Наследственность

очень трудно писать после долгого перерыва. слова делаются как пьяные. поэтому, если что, я не виновата. делайте скидку

... если резко повернуть голову, можно увидеть, как привычные вещи возвращаются на свои места. Не бегут, как описывают в сказках, не пихаются, не суетятся, а просто...проявляются. Вначале видишь такое прозрачное, почти бесцветное - оно всё время колышется и подрагивает, как медуза или как не до конца застывшее желе, если потрясти мисочку. А потом это желе как будто наливается объёмом и глубиной. Только очень-очень быстро. Случайно моргнёшь, и всё. Было желе, стало окно. На подоконнике фиалка, я её чуть не уморила в прошлом году. Или стена в ванной. Белый кафель в синий цветочек, точь-в-точь фиалки, только потемнее.

- Юнис, что ты там делаешь столько времени? Быстро выходи!
Папа. В последнее время от него даже в ванной не спрячешься. Если бы он мог, он бы и душ со мной принимал. Я слышу, как он на кухне ругает Аурелию за то, что она меня оставила одну. Целый час там! - кричит папа. - Невесть чем занимается!
Это про меня. Это я невесть чем занимаюсь в ванной целый час. Спасибо, папочка.
- Он за тебя волнуется, - говорит Аурелия, подавая мне полотенце. И когда только успела зайти? - И абсолютно незачем делать такое выражение лица.

Аурелия говорит, что они с мамой вместе учились в школе. У неё на столе фотография стоит в рамочке: куча девочек в одинаковой форме одинаково глупо улыбаются в камеру. Только одна резко повернула голову - видно, что резко, волосы от движения разлетелись и закрывают ей лицо. Аурелия говорит, что это она. А я думаю, это мама. Я даже знаю, на что она смотрит.
- Почему ты так решила? - удивляется Аурелия. - Вот твоя мама! - и показывает на какую-то улыбающуюся дуру.
Поворачиваю голову быстро, как могу, чтобы мои волосы разлетелись, как у девочки на фотографии. Комната за Аурелией превращается в бесцветное дрожащее желе. А сама Аурелия почему-то не изменилась.
- Зря ты всё время дёргаешь головой, - говорит Аурелия. - У тебя может заболеть шея. И папа будет ругаться, если узнает.

Конечно, узнает. Папа всегда всё узнаёт. И ругается. В этот раз, правда, не на меня, а с Аурелией, за закрытой дверью. Я подслушивала, но услышала не очень много. Только "мы же договаривались" и "мне что, пластмассовый воротник на неё надевать, как на собачку?", и "ты бы хоть объяснил ей, она же не понимает, почему нельзя", и "легко советовать, когда ребёнок не твой". В этом месте Аурелия сказала "ну и ты и скотина" и заплакала, и папа стал просить у неё прощения. А я повернула голову и посмотрела на колышащееся желе. А потом, пока оно не исчезло, взяла и ткнула в него пальцем.

***

Палец стал смешной, прозрачный и гнётся во все стороны, как резиновый. Я его забинтовала на всякий случай. Думала, если папа спросит, скажу - порезалась. А папа не заметил. Зато я теперь этим пальцем наощупь могу цвета различать. Прямо через бинт. И ещё что-то, не то запахи, не то звуки, я пока не поняла. Очень слабое ощущение. А мама, я помню, вообще умела видеть руками. Хоть при свете, хоть в темноте. Интересно, если я руку целиком суну в желе, я тоже так научусь?

***

Сеньор Мигел Рейш похлопал себя по карманам пальто.
- Ключи от квартиры здесь, - сказал он сам себе, - ключи от машины здесь, документы на машину здесь, телефон здесь. - Потом повернулся к семье, - Идём?
Дона Аурелия кивнула и протянула руку Юнис. Хмурая Юнис в высоком ортопедическом воротнике демонстративно сунула руки в карманы.
- Как знаешь, - сказала дона Аурелия. - Упадёшь - не жалуйся потом.
Юнис сделала вид, что не услышала и стала осторожно спускаться по лестнице. На третьей ступеньке она остановилась.
- Я забыла перчатки.
- Зачем они тебе? - спросила дона Аурелия.- На улице тепло, в машине ещё теплее.
- Я. Забыла. Перчатки. - с нажимом повторила Юнис и покрутила перед доной Аурелией забинтованными руками. На правом запястье повязка чуть-чуть сбилась, и между бинтом и рукавом чёрной водолазки неприятно мерцало что-то прозрачное и студенистое. Сеньор Рейш поморщился и достал из кармана ключи.
- Аурелия сходит с тобой.
- Спасибо, - Юнис попыталась вызывающе вздёрнуть подбородок, но воротник не позволил, - у меня есть свои ключи, и я вполне в состоянии сама сходить за своими перчатками.
- Или Аурелия пойдёт с тобой... - дона Аурелия сжала локоть мужа, и он резко замолчал, как будто его выключили. Потом пожал плечами. - Иди. Только очень быстро.

***

Через час, обыскав всю квартиру и опросив всех соседей, сеньор Рейш позвонил в полицию. Потом сунул телефон в карман, подошёл к окну и начал размеренно бить кулаком по подоконнику.
- Ну что ты? - дона Аурелия сняла с подоконника горшок с цветущей фиалкой и переставила его на стол. - Ты же знал, что раньше или позже это произойдёт.
Сеньор Рейш перестал бить по подоконнику и посмотрел на дону Аурелию покрасневшими глазами.
- Конечно, знал, - дона Аурелия взяла со стола красивую резную рамку и попыталась вытряхнуть из неё какую-то фотографию. - С её наследственностью...

Наследственность

очень трудно писать после долгого перерыва. слова делаются как пьяные. поэтому, если что, я не виновата. делайте скидку

... если резко повернуть голову, можно увидеть, как привычные вещи возвращаются на свои места. Не бегут, как описывают в сказках, не пихаются, не суетятся, а просто...проявляются. Вначале видишь такое прозрачное, почти бесцветное - оно всё время колышется и подрагивает, как медуза или как не до конца застывшее желе, если потрясти мисочку. А потом это желе как будто наливается объёмом и глубиной. Только очень-очень быстро. Случайно моргнёшь, и всё. Было желе, стало окно. На подоконнике фиалка, я её чуть не уморила в прошлом году. Или стена в ванной. Белый кафель в синий цветочек, точь-в-точь фиалки, только потемнее.

- Юнис, что ты там делаешь столько времени? Быстро выходи!
Папа. В последнее время от него даже в ванной не спрячешься. Если бы он мог, он бы и душ со мной принимал. Я слышу, как он на кухне ругает Аурелию за то, что она меня оставила одну. Целый час там! - кричит папа. - Невесть чем занимается!
Это про меня. Это я невесть чем занимаюсь в ванной целый час. Спасибо, папочка.
- Он за тебя волнуется, - говорит Аурелия, подавая мне полотенце. И когда только успела зайти? - И абсолютно незачем делать такое выражение лица.

Аурелия говорит, что они с мамой вместе учились в школе. У неё на столе фотография стоит в рамочке: куча девочек в одинаковой форме одинаково глупо улыбаются в камеру. Только одна резко повернула голову - видно, что резко, волосы от движения разлетелись и закрывают ей лицо. Аурелия говорит, что это она. А я думаю, это мама. Я даже знаю, на что она смотрит.
- Почему ты так решила? - удивляется Аурелия. - Вот твоя мама! - и показывает на какую-то улыбающуюся дуру.
Поворачиваю голову быстро, как могу, чтобы мои волосы разлетелись, как у девочки на фотографии. Комната за Аурелией превращается в бесцветное дрожащее желе. А сама Аурелия почему-то не изменилась.
- Зря ты всё время дёргаешь головой, - говорит Аурелия. - У тебя может заболеть шея. И папа будет ругаться, если узнает.

Конечно, узнает. Папа всегда всё узнаёт. И ругается. В этот раз, правда, не на меня, а с Аурелией, за закрытой дверью. Я подслушивала, но услышала не очень много. Только "мы же договаривались" и "мне что, пластмассовый воротник на неё надевать, как на собачку?", и "ты бы хоть объяснил ей, она же не понимает, почему нельзя", и "легко советовать, когда ребёнок не твой". В этом месте Аурелия сказала "ну и ты и скотина" и заплакала, и папа стал просить у неё прощения. А я повернула голову и посмотрела на колышащееся желе. А потом, пока оно не исчезло, взяла и ткнула в него пальцем.

***

Палец стал смешной, прозрачный и гнётся во все стороны, как резиновый. Я его забинтовала на всякий случай. Думала, если папа спросит, скажу - порезалась. А папа не заметил. Зато я теперь этим пальцем наощупь могу цвета различать. Прямо через бинт. И ещё что-то, не то запахи, не то звуки, я пока не поняла. Очень слабое ощущение. А мама, я помню, вообще умела видеть руками. Хоть при свете, хоть в темноте. Интересно, если я руку целиком суну в желе, я тоже так научусь?

***

Сеньор Мигел Рейш похлопал себя по карманам пальто.
- Ключи от квартиры здесь, - сказал он сам себе, - ключи от машины здесь, документы на машину здесь, телефон здесь. - Потом повернулся к семье, - Идём?
Дона Аурелия кивнула и протянула руку Юнис. Хмурая Юнис в высоком ортопедическом воротнике демонстративно сунула руки в карманы.
- Как знаешь, - сказала дона Аурелия. - Упадёшь - не жалуйся потом.
Юнис сделала вид, что не услышала и стала осторожно спускаться по лестнице. На третьей ступеньке она остановилась.
- Я забыла перчатки.
- Зачем они тебе? - спросила дона Аурелия.- На улице тепло, в машине ещё теплее.
- Я. Забыла. Перчатки. - с нажимом повторила Юнис и покрутила перед доной Аурелией забинтованными руками. На правом запястье повязка чуть-чуть сбилась, и между бинтом и рукавом чёрной водолазки неприятно мерцало что-то прозрачное и студенистое. Сеньор Рейш поморщился и достал из кармана ключи.
- Аурелия сходит с тобой.
- Спасибо, - Юнис попыталась вызывающе вздёрнуть подбородок, но воротник не позволил, - у меня есть свои ключи, и я вполне в состоянии сама сходить за своими перчатками.
- Или Аурелия пойдёт с тобой... - дона Аурелия сжала локоть мужа, и он резко замолчал, как будто его выключили. Потом пожал плечами. - Иди. Только очень быстро.

***

Через час, обыскав всю квартиру и опросив всех соседей, сеньор Рейш позвонил в полицию. Потом сунул телефон в карман, подошёл к окну и начал размеренно бить кулаком по подоконнику.
- Ну что ты? - дона Аурелия сняла с подоконника горшок с цветущей фиалкой и переставила его на стол. - Ты же знал, что раньше или позже это произойдёт.
Сеньор Рейш перестал бить по подоконнику и посмотрел на дону Аурелию покрасневшими глазами.
- Конечно, знал, - дона Аурелия взяла со стола красивую резную рамку и попыталась вытряхнуть из неё какую-то фотографию. - С её наследственностью...